Maybe we never dreamed enough

Тсантса снова начала чихать и кашлять. Верный признак того, что осень уже пришла, а ведь мы и не заметили. Зомби вяжут шапку и шарф, наперегонки, протыкая пальцы спицами и накрепко сшивая ладошки пушистыми шерстяными нитками. Тсантса смеётся, а зомби краснеют, и им нравится это. Им хорошо вместе.

Don't know how I got here, don't know how to get out

- Но у меня нет таких денег! - кричит некий юноша тщетно вырывающийся из рук зомби-охранников. - Я вообще не знаю, откуда взялось всё это в счёте, пустите меня, это ошибка!
- Возможно, что и ошибка, - кивает повар, стоящий с парадной боевой поварёшкой перед беднягой. - Видите, официанта у нас нет, полгода уже ищем, а пока его нет, у нас случаются всякие обидные вещи. Ошибки, неточности, лишние нолики, умножение вместо сложения, мы так не любим математику, нам страшно неудобно!
- Вы отпустите меня? - с надеждой и в то же время с недоверием поднимает на повара глаза юноша.
- Нет, конечно, - ухмыляется повар. - Мы предлагаем поработать официантом вам. Весьма настойчиво предлагаем, имейте в виду. Зомби голодны.

Итак, у нас новый официант. У него бледное лицо, его волосы чёрные и блестящие (отчасти оттого что домой, помыть голову, мы его не отпускаем), у него широкие плечи, на которые еле налез костюм предыдущего официанта, он путает право и лево, боится крыс и отзывается на "Эдди", хотя полное имя его - то ли Эдвард, то ли Эдуард. Мне он скорее нравится, а вот попугай его что-то невзлюбил.

When the Devil is too busy and death's a bit too much

Нам определённо нужен официант. Определённо. Потому что в настоящее время обычный заказ выглядит так:

Посетитель. - Официант!
(тишина - точнее, естественный шум вечерней таверны)
Посетитель. - Официант!
(по ноге посетителя пробегает призрачный мышонок и убегает дальше)
Посетитель. - Официант!
(на плечо к посетителю садится попугай, долго и ехидно хохочет, после чего улетает)
Посетитель. - Официант!
(с кухни выбегает растрёпанная Матильда, в засыпанном мукой фартуке)
Матильда. - Посетитель!
(с кухни доносится раскатистый звон посуды)
Повар. - Матильда!
(Матильда убегает, посетитель долго смотрит ей вслед. Тишина)
Попугай. - Тысяча чертей!

Of the invisible forces

Съёжившись под презрительным взглядом тсантсы, в Таверну проскальзывает щуплый субъект в мокром плаще и, никем не замеченный, забивается в самый тёмный угол. Лишь через полчаса, поняв, что никому до него нет никакого дела, он встаёт, подходит к барной стойке и сбивчиво просит кофе и пароль от вайфая. После чего возвращается в свой угол, где лишь светящийся логотип-яблоко на крышке ноутбука свидетельствует о том, что там кто-то есть.
- Электронщик, - резюмирует повар, вышедший к бару попросить штопор. - Осторожнее с ними, нет ничего страшнее одинокого закомплексованного аутиста с ноутбуком.
- Да нет, - пожимает плечами бармен. - Этого я знаю, он играет по выходным в проекте Бесподобный Лягушачий Коитус, а раз в месяц выпускает кассетные альбомы ультра-ограниченными тиражами в три штуки, себе, мне и маме. Хороший парень.
Хороший парень тем временем допивает кофе и уходит. А через пять минут в Таверну вламывается Полиция Правильной Музыки, едва не отдавив хвост призраку-мышонку, и начинает спрашивать, не видели ли мы этого человека.
Бармен и повар всё отрицают.

The new season has just began

Таверна – это то место, где не надо повторять дважды (вернее, трижды) имя главного Специалиста-По-Экзорцизму-Всего-Живого aka Битлджуса, чтобы он выполз из разверзшейся в пространстве кислотно-зеленой дырки. Вот он - нагло поглаживает неприкрытые ноги одной мертвой особы, распиленной пополам, пока её верхняя часть туловища любезничает на другом конце стойки с барменом. Меж стульев, невежливо пихая истлевшие ноги посетителей,  бегают Сапоги Кота – они не осознают своего перерождения без костистых лап мяукающего животного. У входа привычная возня – тсантса обозвала одного из посетителей «Гад! Вонючка! Серая тучка!» и он начал с кулаками доказывать, что к Серым тучкам он никакого отношения не имеет. Зомби, конечно, тсантсу в обиду не дают и осыпают бедолагу-посетителя хаотичными ударами. За столиком в глубине зала огромный таракан с человеческим лицом и верзила, отдаленно напоминающий чудовище Франкенштейна, спорят о нравственных законах с помощью армреслинга. Таракан с человеческим лицом, преодолевая шум, выкрикивает: «Кафка! Кафка!» и повар уже готовит ему тарелку гречневой каши с гарниром из каракатиц. А на сцене, на сцене сегодня они: 

And make it stop

С барной стойки свалился стакан и насмерть расшиб пробегавшего мимо по своим делам с кухни мышонка. Мы тут же предприняли меры, помыли стакан и закопали мышонка на заднем дворе (которым у нас, как известно, является кладбище). Однако нахалу этого показалось мало, он стал призраком и теперь терроризирует посетителей, а особенно посетительниц. Что самое противное, никаких требований не предъявляет, пользуется своей безнаказанностью и уходить не собирается!

Но и мы сдаваться не намерены. Матильда с поваром дождались ночи, заперлись на кухне и, забаррикадировавшись стопками алхимических трактатов и колдовских книг, вызывают с того света Кота в Сапогах. Пока что удалось вызвать только сапоги.

There’s no need to ever go outside

На лестнице пришлось постелить ковровую дорожку: до сих пор ступеньки такие скользкие, что наши уважаемые посетители оставляют на них последние мозги и зубы. В остальном после уборки у нас ничего не изменилось, разве что за плинтусом обнаружился карликовый народец, объявивший нам войну. Зато теперь мы знаем, кто ворует с кухни сладости.

А тсантса, которую мы зачем-то тоже решили умыть, смертельно оскорбилась и больше ни с кем не разговаривает. Разве что жалуется на нас двум своим зомби, но те молча слушают и осторожно посыпают ей личико пылью. Тсантса чихает и фыркает, зомби смотрят на неё пустыми глазницами и решительно ничего не понимают.

Time to brush the crumbs out of your bed

Знаете, чем генеральная уборка отличается от обычной? Генеральная уборка - это когда тебе нужно вычистить мусор из тех щелей и закоулков, куда ты запихиваешь его во время уборки обычной. Вообще мы стараемся не прибегать к такому издевательству над постояльцами и посетителями бара, но сейчас особый случай, сейчас лето, сладостные запахи гниения перестают быть такими уж сладостными, а старая паучиха не справляется с огромным количеством мух, которые заполонили таверну. Только представьте - какой-нибудь добропорядочный зомби дядя Вилли роняет на пол руку, а поднять уже не может - насекомые сгрудились и делят добычу, того и гляди за самого дядюшку примутся. Поэтому сейчас, впервые с прошлого лета, в таверне мокро, скользко, пахнет мылом, а стены дрожат от шума стиральных машин, пылесоса и чего-то ещё, я не знаю что это, откуда это у нас?!

Слушать что-то нежное и красивое здесь невозможно, поэтому у нас сегодня дубовый хриплый блюз от Rapskallion. Между прочим, ещё один альбом дарк-кабаре из Австралии, а ведь ещё недавно я думал, что там нет ничего и никого готичнее тасманского дьявола.

Повар, моющий свои руки, чтобы помыть ими посуду, мрачно шутит про то, что проще взорвать этот старый особнячок и построить на руинах новый. А может статься, что и не шутит.

The prodigal daughter returns

Меня здесь очень долго не было.

От меня до двери таверны плотный молочный туман, который пустил свои незримые корни где-то глубоко в воздухе, разросся и спрятал Заведеньице в недвижимом облаке сна. Туман не расходится, когда дуешь на него, и я вплываю внутрь, зажмурившись, быстро иду вперед, ничего не слышу, кроме того, что песок приятно хрустит у меня под ботинками и мягко ломаются маленькие ракушки. Чем ближе я к таверне, тем меньше в воздухе белого,тем легче дышать и я уже могу различить наш покосившийся коренастый мухомор, напоминающий то ли пещерного гнома, то ли гениталии. Передо мной медленно расступаются дымчатые портьеры и падают туманы. Выкинув руки вперед, я щупаю стылый воздух и натыкаюсь на ржавую дверную ручку, которая поворачивается со скрипом, рассыпая к моим ногам пыль и штукатурку. Дверь поддается и отступает внутрь, чтобы впустить меня. Я, наконец-то, вхожу.

- Припёрлась, - с притворным недовольством крякает тсантса. Из темноты справа доносится довольное урчание Зомби, а слева – скрип – это другой Зомби почесал голову.

Бармен, кажется, мне улыбнулся.

Off the rails

А у нас в таверне новая услуга для студентов, пишущих курсовую или диплом. Суть проста: мы предоставляем в аренду каморку с настольной лампой, пишущей машинкой и книжной полкой - на полке словари, энциклопедии, тоненький сборник анекдотов про армию. По запросу наш мышонок бежит в ближайшую библиотеку за нужной книгой. Раз в час студенту приносится кофе и булочка с шоколадом. Мобильный телефон изымается. Ноутбук изымается. Все прочие гаджеты тоже забираются, за исключением, возможно, плеера.
В мотивационных целях раз в сутки к студенту приходит повар и отвешивает подзатыльник, если написано, по авторитетному мнению повара, слишком мало или слишком плохо. Тяжесть руки повара не регулируется. Дабы жизнь не казалась адом, раз в сутки же студента ненадолго выпускают вниз, к бару, отдохнуть, поговорить и, конечно же, послушать.

Time to roll up your sleeves

Май. Мир. Труд. Нелепые агитплакаты в поблекших красках, мы нашли их на чердаке и приспособили под праздничные скатерти. Выпит весь дешёвый алкоголь, рассказаны все анекдоты про евреев, расстреляны все шпионы и вредители, с минуты на минуту ожидается из Мавзолея товарищ Ленин с кепкой и праздничной речью.

So much more than meets the eye

Земля потихоньку оттаивает, и вот уже пробиваются из-под неё робкие, как первые листочки на деревьях, костлявые руки покойников. Старички просыпаются. И, осторожно похрустывая, идут к нам, обсудить за барной стойкой последние новости. Поделиться наболевшим: черви изгрызли донельзя, живого места не осталось. Обсудить новоприбывших: такие розовые, нежные, некоторые даже ещё тёпленькие. И послушать музыки, живой и свежей. Такой лёгкой и нежной, что даже в безнадёжно пустой грудной клетке что-то отзывается тихим осторожным стуком.

Sparkling days are coming with the new spring

Тсантса медленно открыла глаза, слепленные тяжелым вязким сном. Редкие искры вспыхивали и взвивались к потолку змейками, молочный воздух стоял недвижимым столбом и застывшие лица, будто бы и не существующие, рассеивались в серебристом тумане. Но постепенно все вокруг начинало принимать внятные очертания, словно кто-то аккуратно и старательно выводил резкость, подставляя линзу под сноп разбродившихся лучей. Вместе с резкостью приходил свет, вместе со светом приходило ощущение обновления и легкости - тсантса жмурилась и ловила высохшими губами воздух. Ощущение легкости напоминало то счастливое ощущение безразличия и неведения, когда все то, что ты чувствовал раньше оставалось позади, ты ничего этого не помнишь и можешь начинать чувствовать сначала. Тсантса напряглась и прислушалась – сквозь монотонную музыку, доносившуюся откуда-то из глубины таверны, она различила легкое потрескивание извне – это зажглась старая и доселе неработающая неоновая вывеска, которая слабым, но вечным голубым светом выводила в ночном безграничном пространстве слова: «The Poison Apple».  

Don't wanna think about it

Я так люблю эти долгие прощания. Когда всё уже сказано, сделано и забыто, когда вот-вот уже и прощаться станет незачем, и надежда на это сквозит в каждом слове, в каждом движении. Нужна невероятная сила воли, чтобы сказать последнее слово, развернуться и пойти прочь, по возможности не оглядываясь. У меня такой силы воли никогда не было.
Здесь холодно. Зима никак не хочет уходить, и в пении птиц за окном слышатся нотки удивления: эй, а что здесь всё ещё делает зима? Но нет, зима никуда не спешит. Заложив бармену свои часы, она пьёт какую-то мутную дрянь, залпом, вместе со льдом. Больше у барной стойки никого нет, все посетители сбежали в зал для некурящих, развели там маленький костёр в пепельнице (должна же от неё быть хоть какая-то польза в зале для некурящих) и тихонько греют руки.
А зима не уходит.

ZOMBIES!

Зомби Первый улыбается и приплясывает. Зомби Второй ковыряет лоснящуюся на виске кожу и лоскутами сдирает её до подбородка, обнажая оставшиеся сгнившие зубы и кости. Зомби Первый качает бедрами из стороны в сторону и неловко пытается аплодировать, он подмигивает тсантсе и, кажется, безгранично счастлив. Зомби Второй буравит взглядом мухомор, не отнимая руки от головы, и внимательно слушает. Зомби Первый кружится и издает странные звуки, которые очень смешат тсантсу. Зомби Второй начинает медленно поднимать и опускать левую руку, а это значит, что приглашенная сегодня группа ему очень нравится.  

Get your hopes up

А тут как будто бы и весна.  На бледно-голубом небе нет облаков – только птицы и самолеты. По деревьям, одетым в солнечный свет и теплый ветер, прыгают белки. В старом городе – узкие мощеные улочки, замки и харчевни, средневековые постройки с прогнившими ставнями. На блошиных рынках продаются старые пластинки и африканские маски. «Купи!», - говорит смуглокожий морщинистый старец, буравя меня своими голубыми, почти выцветшими глазами. Через пару минут маска оказывает у меня в руках и её лакированное дерево холодит ладони. Странное ощущение. Отнесу-ка я эту маску в таверну и покажу тсантсе. Что-то будет.  

Tiny fragments of ash collapse

Ох, эти бессонные ночи - когда мы строили таверну здесь, на забытом всеми богами кладбище, нам и в голову не могло прийти, что здесь будет так сложно уснуть. Нет даже успокоительного: бармен забрал себе всю коробку, для своих новых коктейлей.
Не давали спать ведьмы, прилетевшие на встречу бывших жертв Инквизиции, но это-то ладно, ведьмы милые, даже те, кто прибыли на встречу с того света. Потом звонили из Комитета по защите прав заключённых, долго звонили, настойчиво: спрашивали, хорошо ли кормим попугая. Я предложил им приехать и поговорить с ним лично - надеюсь, они найдут общий язык с совсем оголодавшими зомби на фэйсконтроле.
Когда они отвязались, прямо в комнату вломился какой-то старый дед, который жалуется, что до сих пор жив: дескать, попробовал все коктейли из меню и до сих пор не скопытился, надувательство, где мои деньги. Пришлось угостить его резервным глоточком коктейля "Her Favorite Confidential Destroyer" из фляги (больше не осталось, весь вылили ещё в декабре на заднем дворе). Дед отпил пару глотков и благодарно растворился в воздухе - что с ним было дальше, не знаю, надеюсь на худшее.
Я хотел было лечь спать но тут в дверь снова, снова постучали. Я посмотрел в окно, на неумолимо восходящее солнце, и решил не открывать. Но стук продолжался. Через пять минут стало ясно, что он не прекратится, пришлось вставать и искать ключ. На пороге стоял представительного вида юноша с портфелем: "Это вам, как я полагаю, нужен официант на работу?". Я даже ругаться не стал. Просто отвёл его вниз, в зал, к ведьмам, уложил на диван и велел уснуть и проспать двенадцать часов. Справится - возьму на должность, однозначно. Но что-то мне подсказывает, что он не справится.

You are quite welcome!

На столбах по всей округе висят, качаются на ветру расклеенные объявления: "Молодому, динамично деградирующему заведеньицу нужен официант. Требования: стрессоустойчивость, стрессоустойчивость и ещё раз стрессоустойчивость. Опыт работы приветствуется".
Одно из объявлений висит и у нас над барной стойкой. Бармен гордится, он сам писал, под мою диктовку, и с пятнадцатого раза даже запомнил, как пишется слово "стрессоустойчивость". Слово ему теперь так нравится, что он весь вечер изобретает коктейль, достойный такого названия. Мешает напитки, пританцовывает и напевает: стрессоустойчивость, стрессоустойчивость...

Never forgive, never forget

Морозец беспардонно заплевал все окна таверны пугающими узорами, сквозь которые, если напрячь глазки и старательно всмотреться, можно увидеть чью-то заледеневшую руку, торчащую из сугроба. Я думаю, это один из приглашенных мною музыкантов, который не смог победить в схватке с лихой апокалиптической зимой.  

Я сижу рядом с поваром, который всегда так понимающе смотрит и в лучшем случае говорит мне по два слова в час. Здесь много каких-то непонятных кастрюль и склянок различной формы, коллекция ножей и мачете, стопки кусающихся книг, перетянутых ремнями, пластинок, которые используются как подставки под питье, здесь мышеловки и мандрагора в горшочках, пауки, банки с бутафорской (или?) кровью и сантиметровый слой мерцающей серебристой пыли. Здесь никогда не пахнет нормальной едой и сюда так хорошо прийти, когда хочется посидеть в полном и не очень одиночестве. Повар будет ругаться на повизгивание из кастрюли, хмуриться и бить кулаком по горошинам перца, превращая его в песок и пересыпая в перечницу. Потом он будет перекидываться сальными шутками с барменом, омерзительно чихать и очень трогательно вытирать лицо рукавом, а еще сверяться с графиком и кормить попугая отборными хлебными крошками. Потом обязательно сядет рядом, помолчит и решит поставить что-то из своего любимого (а у него любимое одно):

- Вот послушай, все четыре участника коллектива из последнего состава погибли в 2006 году на протяжение периода в 30 дней.

5-го мая останки Рика (гитара) были найдены вблизи Роскоффа на берегу Франции, где он проводил выходные. Расследование показало, что он упал в пьяном состоянии за борт катера, где на него напала акула.

26-го апреля обезглавленное тело Тима (вокал) было обнаружено в его доме. Официальные лица заявили, что Тим был убит взломщками с помощью мачете. Следов борьбы обнаружено не было, т.к. Тима убили во время сна. Дело так и не раскрыли.

Тело Бэна (бас) также обнаружили 26 апреля. Он был повешен в своей квартире, в женской одежде и в окружении порнографических журналов. Его смерть по каким-то причинам считается случайностью.

Мэтью (ударные) был убит в Уэльсе примерно между 29-м апреля и 3-м мая. Последний раз его видели, когда он садился в автомобиль Ford Mondeo черного цвета с несколькими людьми. Его смерть каким-то образом связана с наркотиками. Подозреваемые неизвестны.

Ну невозможно же не любить! – добавляет он и ставит:

Anything you want

Тихонько постучавшись, в мою каморку-кабинет прошмыгнул, воровато оглядываясь, один из зомби-охранников. Убедившись, что кроме нас с ним в помещении никого нет, он наклонился к моему уху и шёпотом попросил выдать ему зарплату.
Я очень удивился. С ним никогда прежде такого не случалось. Увидев недоумение на моём лице, бедняга пояснил, немного стесняясь, что хочет купить небольшой подарок для тсантсы на День святого Валентина. Пришлось объяснить ему, что весь этот ширпотрёб из лавочек, торгующих романтическими подарками, не стоит и мусора, из которого сделан. А потом сообщить, что у нас на чердаке есть куча всякой интересной дребедени, и, если порыться там как следует, можно найти что-нибудь совершенно замечательное. Зомби просиял и, сбивчиво поблагодарив, побежал на чердак.
Спустя примерно четверть часа в дверь снова постучали. Снова охранник - я сперва подумал, что тот же, но нет, это был его напарник, тот, что в потёртом клетчатом пиджаке. Плотно затворив дверь и включив музыку погромче, он попросил немного наличных. Объяснил, что на носу самый романтичный праздник в году, а он до сих пор не нашёл, что подарить тсантсе.
Я молча протянул ему свой кошелёк и пожелал удачи. Что-то будет.

Fresh as a lily

- Под Кандагаром было круче! - рычит повар, отлавливая сбежавшее из духовки жаркое. Бежать ему некуда: окна намертво утеплены, в дверях дежурят оголодавшие за зиму зомби, а печная труба занята скелетом Санта-Клауса (у Санты даже скелет оказался пузатый и с бородой). Жаркое прыгает за барную стойку, разбивая половину бутылок, получает пинка от бармена, пролетает через весь зал и падает на стол, рядом с клеткой, из которой попугай тут же начинает бурно вещать встретившейся родственной душе о тяготах жизни в замкнутом пространстве.
На грохот выползают те, кто к февралю, наконец, залёг-таки в зимнюю спячку (в том числе и я, да, привет). Под мрачными сонными взглядами жаркое пятится, спрыгивает со стола и осторожно, по стеночке, ретируется на кухню.
Доброе утро. Не знаю, зачем, для кого и ради чего, но мы по-прежнему открыты, и у нас сегодня сравнительно новый (когда я засыпал, его ещё не было) сингл The Jane Austen Argument про север, восток и всё остальное.

An empty bliss beyond this World

- Нет, я совсем не против, чтобы нас посещали хоббиты, - выкрикиваю я в телефонную трубку, из которой доносятся шумы и скрежет, - Да, не больше шести пинт, договорились. Что? Мохноноги? Принимаются. А? Какие норы? Рыть в таверне норы нельзя!..

И тут меня дергает за рукав странное низенькое существо, облаченное в длиннополую накидку и капюшон. Лица его не видно, только морщинистый кончик огромного носа выступает и нагибается к земле.

- Не угодно ли будет вам купить у меня вот это? – вежливо спрашивает существо и голос его похрустывает, как тонкий лёд в стаканчике с щербетом.

- Купить? - переспросила я, с усилием оторвав приросшую телефонную трубку от уха.

- Ну или так, возьмите просто так, - с феноменальной уступчивостью тут же выпалило создание, поставило на пол квадратную коробку и быстро засеменило вон из Заведеньица.

Через секунду его уже не было, из трубки доносилось недовольное ворчание, а на полу стоял старый-престарый проигрыватель с пластинкой.

Желая узнать и попробовать мы не без опаски начали слушать.  

Made of fire, made of snow

Каждый месяц мы совершаем маленький, но увлекательный ритуал. Почтовый ящик Заведеньица вытряхивается на заднем дворе, а письма, присланные нам по e-mail, мы распечатываем и несём туда же. Сверху этот ворох бумаги посыпается чеками и счетами. В конце концов, когда образуется приличных размеров куча, она торжественно сжигается под звуки чего-нибудь обнадёживающего. По двору летает пепел, откуда-то издалека доносится надрывный собачий лай и тоскливый вой полицейской сирены, а мы стоим, взявшись за руки, и смотрим на огонь.
А потом бежим обратно в таверну. Потому что холодно, страшно холодно.

Who isn't bothered by bridges they burn?

- Мышь! - раздаётся на всю таверну отчаянный женский визг. В один момент поднимается паника, и таверна содрогается от топота ног, женских и совсем не очень. Торчавший в дверном проёме орк даже не успевает ничего не понять - он просто обнаруживает себя летящим наружу, словно пробка из бутылки, и понимает, что лететь нужно быстрее, потому что иначе его растопчет толпа в ужасе бегущих из таверны гостей.
А в таверне воцаряется тишина. Те, кто остались, панику не поднимали даже в те времена, когда их жизням действительно что-то угрожало. Мышонок Вольф в рубашке официанта, бросив на пол поднос, в расстроенных чувствах забирается на барную стойку, залпом выпивает налитую ему стопку, спрыгивает и уходит на кухню. В глазах его - презрение и обида. Первый рабочий день закончился, не успев начаться.

When music feeds my soul

Что-то белое и, похоже, круглое пулей выскочило из двери кухни, прошуршало мимо барной стойки, проскользнуло между ног остолбеневшей Матильды, и с глухим стуком врезалось в угол недалеко от сцены. Матильда подошла к месту столкновения и подняла на ладошке пушистый дрожащий комок. Через несколько мгновений она уже восторженно крутила им у меня перед носом и рассказывала, что это Вольф, мышонок, который любит музыку больше всех других мышей. Он поселился в таверне раньше самой Матильды и умудрялся наслаждаться нашей странной музыкой и оставаться незамеченным ровно до того момента, пока на кухне у повара не появилось липкое сырное желе, куда Вольф не замедлил провалиться.
Музыка была для него чем-то прекрасным и огромным, настолько огромным, что Вольф не мог её видеть, но не мог её не слышать. Он обычно прятался в углу напротив сцены, за отстающей доской паркета, и всем своим маленьким тельцем погружался в неохватную глубину мелодий. Он ощущал, какой он крохотный по сравнению с теми звуками, которые пропитывали каждый миллиметр Заведеньица, он ощущал вокруг себя тысячи неведомых сил, которые манили его и подстерегали – то ли чтобы приласкать, то ли чтобы проглотить. И хотя Вольф не понимал, чего они от него хотят, звуки привлекали его и тревожили, звуки сливались в нем, как в поцелуе или борьбе, были ласковыми и холодными, имели смеющиеся, нежные лица и, главное, мышонок знал, что они любят маленького Вольфа, а Вольф любит их. Это его друзья, дорогие, любимые друзья.

Ну что ж, теперь Вольф будет жить вместе со всеми нами, подумала я. Он ведь и так давно живет во всех нас.

Everyone sees you but no one cares

Уж извините, вход у нас теперь через окно. И не говорите, что мы не заботимся о клиентах: мы хотя бы свесили из окна верёвочную лестницу.
Это временно. Дверной проём по-прежнему занят пузатым орком. Орк лежит с кислой миной и смотрит в пустоту невероятно тоскливым взглядом. Его жалеют, гладят по зелёной черепушке, втихаря подкармливают гамбургерами и обещают, что скоро всё закончится. Некоторые даже стряхивают с его носа снег: орк фыркает, но видно, что ему нравится. Принесли ему клубок ниток и спицы - теперь сидит, вяжет себе шапочку. Старается.
А мы всё ждём, когда на этих гамбургерах он наберёт ещё десяток килограмм, ещё сильнее разойдётся вширь, сломает, наконец, своим весом хлипкую стену и выйдет наружу. Дышать свежим воздухом, если ещё не надышался.

We won't leave you alone

Предлагаю провести через пару недель, когда все отойдут от праздников, благотворительную вечеринку. Все средства, вырученные по ходу дела, пойдут на покупку кондиционера для Заведеньица. Потому что так дальше продолжаться не может.
Весь праздник был испорчен орком, который захотел подышать свежим воздухом и застрял в дверном проёме. Там и торчит до сих пор, посетителей пришлось выпускать через чёрный ход, а там, знаете ли, даже нам самим страшно ходить. В общем, они предпочли через окно. Ужасно неудобная история, ужасно. Особенно орка жалко: торчит там головой наружу и слушает подколки тсантсы про то, что, дескать, кто-то слишком много ест. Тсантсе лишний вес уже не грозит, вот она и издевается, а ему, между прочим, обидно! Пойду принесу бедняге кефирчику.