Это как если ты внезапно выходишь из стены – без
предупреждения с хрустом рушится штукатурка и твое тело возникает в столбе
пыли, отряхивается и озирается по сторонам. Главное, сделать вид, что ничего
особенного не произошло: ведь все это время ты действительно был здесь,
возможно, ме-та-фи-зи-че-ски, но ты здесь был всегда, как часть конструкции,
часть всего. Так и я отделилась от стены, и даже избавилась от сложного грима –
высохшая краска отвалилась с меня как вторая кожа, оставив то, что было под ней
чистым. Пыль осела на пол и вдруг красиво замерцала синим, сливовым и перламутровым
цветом, а потом поднялась к потолку, повторив картину ночного звездного неба.
Сначала многочисленные (многострадальные?)
посетители таверны ничего не заметили – в заведеньице царил монотонный гул
голосов, прерывающийся зычными выкриками нетрезвых и воинствующих упырей, раскатным
рычанием оборотня, глушащего шоты на спор с Барменом, и странными булькающими
звуками из живота тролля, восседающего перед огромным чаном маринованных
лягушек. Казалось, ничего не может отвлечь этих тварей от самих себя, своей
тоски, радости или пенящейся желтоватой жидкостью кружки.
Но вдруг от какофонии звуков отделился чей-то протяжный
вой. Нечленораздельное, протяжное «ыыы» одного из зомби, который, закинув
голову, показывал скрюченным пальцем на потолок, выл и, кажется, улыбался.
Что ж, настоящее домашнее портативное звездное небо –
это единственное, чем я могла загладить свою вину после долгого отсутствия. Потом
обязательно расскажу Тсантсе, с каким трудом доставала его у американских ведьм
из дикого Вайоминга.
А вот и Тсантса – она крякнула мне с другой стороны
таверны и шаловливо подмигнула.
