Are you here with me?

А настоящий музыкант отличается от не очень настоящего умением превращать в искусство всё, к чему прикоснётся. Только этим.
Он настоящий, если он сможет сотворить маленькое чудо превращения звуков в музыку для комнатки и трёх друзей (и одной тсантсы) в ней, и если сможет повторить это чудо посреди огромного стадиона.
Вот этот человек, кажется, настоящий.

In front of your eyes

Когда мы только-только начинали обустраивать Таверну, главной задачей было создать живое, шумное, густое место. Больше всего мы боялись создать пространство "как на картинке", где на стол нельзя поставить кружку, потому что кружка не подходит к интерьеру. Мы хотели создать место, которое не вытесняет внешнюю жизнь, а наоборот, впитывает её, поглощает, делает частью себя. Только в таком упорядоченном беспорядке мы видели настоящий уют.

Сейчас именно в этом я вижу и настоящую музыкальность. В умении собрать вокруг себя множество самых разных, диких, ни на что не похожих звуков, а потом аккуратно, несколькими осторожными нотами, мягко, как крысолов из Гамельна, превратить шум в музыку. В неуклюжую, странную, ещё не до конца понятную, но вместе с тем потрясающую.

Hang him on my wall

Энди Уорхол снизошёл до нас где-то между полуночью и первыми петухами. Заглянул сразу после большой закрытой вечеринки. Энди выглядел слегка уставшим, и понятно почему: согласитесь, даже просто выговаривать слово "восьмидесятипятилетие" утомительно. А Уорхол этот ужас сегодня пережил. Переумер.

Он почти не изменился. Четверть века в могиле лишь добавили лицу художника странной зеленоватой бледности; тонкое скуластое лицо стало ещё красивей, избавившись от остатков человечности. Он молчал, и мы радовались: не хотелось, чтобы какой-нибудь неосторожной фразой великий белобрысый ублюдок Энди всё испортил. Но мы зря волновались: язык Уорхола давным-давно украден, заспиртован и хранится в частной коллекции одного независимого режиссёра.

Когда Энди ушёл, бармен взял стул, где сидел художник, обвёл чёрной тушью след от его ягодиц, отломал основание и бросил в огонь, а сиденье повесил на стену.