Я так люблю эти долгие прощания. Когда всё уже сказано, сделано и забыто, когда вот-вот уже и прощаться станет незачем, и надежда на это сквозит в каждом слове, в каждом движении. Нужна невероятная сила воли, чтобы сказать последнее слово, развернуться и пойти прочь, по возможности не оглядываясь. У меня такой силы воли никогда не было.
Здесь холодно. Зима никак не хочет уходить, и в пении птиц за окном слышатся нотки удивления: эй, а что здесь всё ещё делает зима? Но нет, зима никуда не спешит. Заложив бармену свои часы, она пьёт какую-то мутную дрянь, залпом, вместе со льдом. Больше у барной стойки никого нет, все посетители сбежали в зал для некурящих, развели там маленький костёр в пепельнице (должна же от неё быть хоть какая-то польза в зале для некурящих) и тихонько греют руки.
А зима не уходит.
Здесь холодно. Зима никак не хочет уходить, и в пении птиц за окном слышатся нотки удивления: эй, а что здесь всё ещё делает зима? Но нет, зима никуда не спешит. Заложив бармену свои часы, она пьёт какую-то мутную дрянь, залпом, вместе со льдом. Больше у барной стойки никого нет, все посетители сбежали в зал для некурящих, развели там маленький костёр в пепельнице (должна же от неё быть хоть какая-то польза в зале для некурящих) и тихонько греют руки.
А зима не уходит.
